это удавалось, поскольку 22 марта соответствующее постановление ПБ было принято с его поправкой. Но на следующий же день Троцкий предложил исключить из постановления «по вопросу о деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей поправку Молотова»[358]. Поправку не просто изъяли. ПБ специальным постановлением осудило мягкость и гнилой либерализм Молотова[359]. Линия Ленина-Троцкого победила. Молотов и Калинин разослали от имени ЦК и ВЦИКа циркуляр, в котором предупреждали уже все без исключения губкомы и исполкомы, что «неполное изъятие церковных ценностей будет рассматриваться как нерадение местных органов»[360].

Многие биографы Ленина обращали внимание на то, что еще до революции он уделял борьбе с социалистами и либералами куда больше времени и внимания, чем с царским самодержавием. И Молотов если в церковных делах еще допускал известный либерализм, то в преследовании эсеров и меньшевиков мягкости не проявлял. В 1921 году, когда потребовались реальные и мнимые виновники мятежей, Дзержинскому была передана выписка из письма Ленина Молотову: «Поручить ВЧК выработать систематический план: 1. Ликвидация с-р и усиление надзора; 2. То же меньшевиков…»[361] Ленин решил, что настало время для показательных судебных процессов — первых в Советской России. Молотов не руководил подготовкой процесса, но держал руку на пульсе мероприятий по его политическому обеспечению. Он отметился на эту тему в прессе: «Под всевозможными прикрытиями в масках беспартийности, аполитизма и т. п. идут в массы эти предатели революции. Партия должна раскрывать их приемы и вовремя отражать удары врагов»[362].

Суд проходил в Колонном зале Дома союзов. Пленумом ЦК было решено: приговор трибунала в отношении двенадцати представителей первой группы подсудимых, осужденных на казнь, «утвердить, но исполнением приостановить». Остальные получили различные сроки заключения, что, впрочем, особого практического значения не имело, поскольку все они были обречены провести остаток жизни в тюрьмах, лагерях и ссылках.

После эсеров пришла пора интеллектуалов. Взгляд председателя Совнаркома на интеллектуальную сферу был утилитарным, что объяснялось гораздо большим его вниманием к развитию образования и науки, нежели искусства. Перепись 1920 года выявила 54 миллиона взрослых, не умевших читать и писать. Еще в годы Гражданской войны бюрократическая конкуренция между Наркомпросом, пытавшимся монополизировать учебно-научную систему, и другими комиссариатами, стремившимися создавать собственные аналитические центры, привела к формированию десятков новых исследовательских организаций — экономического, военного, медицинского, сельскохозяйственного профиля. Люди науки стали попадать в привилегированную касту, вновь обрели право на вознаграждение «за научные, педагогические и научно-популярные сочинения», смогли получать дополнительную комнату сверх жилищных норм «для надомной работы в профессиональных целях»[363].

ЦК требовал взамен политической лояльности, ударной работы и решительно вмешивался, когда наблюдались отклонения от этих требований. У Ленина художественные критерии были по преимуществу политическими. Для Молотова это тоже было существенно, но он не пренебрегал и художественными достоинствами. Постепенно аппарат ЦК приблизился к составлению чего-то похожего на список «литературной номенклатуры», куда попадали пользующиеся расположением властей поэты и писатели.

Как-то я поинтересовался у деда, голосовал ли он когда-нибудь в Политбюро против Ленина. Он задумался буквально на секунду и тут же ответил: «Да, когда Ленин собрался закрыть Большой театр. Он считал его осколком дворянской культуры, на который не стоит тратить народные деньги». Постреволюционная эпоха подарила самые смелые творческие эксперименты, количество новых театров, клубов, политических кабаре стремительно росло. Но Ленин театр недолюбливал за его чрезмерную… театральность. Иное дело кино. Хотя приписываемая Ленину фраза о наиважнейшем для нас искусстве принадлежала не ему, а Троцкому, председатель Совнаркома видел в кино и широкие пропагандистские перспективы, и возможности пополнения бюджета — через создание системы кинопроката. Театр же выступал для Ленина бездонной бочкой, в которой исчезали бюджетные ассигнования.

В сентябре 1921 года он поручал Молотову «отменить решение Президиума ВЦИКа о выдачи 1 млрд (миллиарда) на театры. Помимо НКпроса \ Это незаконно. Это верх безобразия»[364]. Большой скандал вызвало письмо Молотову от Ленина по поводу закрытия Большого театра: «…Оставить из оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления (как оперные, так и танцы) могли окупаться, т. е. устранением всяких крупных расходов на обстановку ит. п…Из сэкономленных таким образом миллиардов отдать не меньше половины на ликвидацию неграмотности и на читальни»[365]. Молотов голосовал на заседании ПБ против. Луначарский тоже не сдавался. 14 января он пишет Молотову: «Категорически протестую о принятии такого решения без предупреждения меня и без выслушания моих доводов. Категорически требую пересмотра этого вопроса в моем присутствии»[366]. Политбюро сократило госдотации, но Большой и Мариинку не закрыло.

К лету 1922 года Кремль созрел к решительным действиям против оппозиционной интеллигенции. 17 июля Ленин направил Сталину письмо, в котором предложил список кандидатов на высылку из страны. В нем были и известные философы, историки — Потресов, Пешехонов, Изгоев, Франк, Розанов, Рожков и др. Ленин считал, что «надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго»[367]. Первые массовые аресты прошли по всем крупнейшим университетским центрам страны в ночь с 16 на 17 августа. К ленинским кандидатурам были добавлены ректоры обоих столичных университетов, такие светила мировой величины, как Артоболевский, Бердяев, Лосский, Кондратьев, Степун, Сорокин, Ильин, Карсавин, Булгаков и многие-многие другие ученые-гуманитарии, медики, агрономы, профессора технических и естественных наук, которые составили бы честь любой стране мира. Но только не России.

…Молотова в мире знают в первую очередь как многолетнего министра иностранных дел. Но школу практического решения международных вопросов он начал проходить еще в ленинские времена. После окончания Гражданской войны страна находилась фактически в дипломатической изоляции.

Большевистское руководство признавало полное несоответствие международной обстановки ортодоксальной схеме марксизма-ленинизма. Мировая (или хотя бы европейская) революция не произошла, но и Советская Россия каким-то образом уцелела. Ленин начинает склоняться к идее подготовки «длительной осады» мира капитала. Это было связано с осознанием того непреложного факта, который он в одном из писем Молотову сформулировал как «разрыв между величием начатых осуществлением задач и нищетой, как материальной, так и культурной»[368].

Поворот к «длительной осаде» в первую очередь затронул Коммунистический интернационал. Еще в 1920 году на его II конгрессе было не только принято «21 условие» приема в Коминтерн, жестко привязавшее все входившие в него партии к колеснице РКП(б), но и впервые заявлено о возможности сотрудничества с реформистскими рабочими организациями, предложена теория антиколониальных революций, не социалистических по своему характеру[369]. Этот поворот Ленин оформил на III конгрессе КИ летом 1921 года, преодолев сопротивление Бухарина и Зиновьева[370]. Смена